-
Ирвин Мэдисон! – произнесла кудрявая женская голова, которая показалась из-за
открывшейся двери.
-
Это я, - отозвался сидящий мужчина.
-
Вас ожидают.
Ирвин
встал, одёрнул пиджак и зашёл в кабинет, закрывая за собой дверь.
После того, как он вышел из кабинета
директора, к нему подходили коллеги по работе и спрашивали о чём-то. Ирвин
отвечал коротко, кисло при этом улыбаясь, и шёл дальше, после того как
мимолётный собеседник дружески похлопает его по плечу и отпустит.
-
Тебя искала Кимберли, - сказал знакомый Ирвина Ричи Доггинз, когда тот сел на
своё рабочее место.
-
А где она? Ты её видел? – взволнованно спросил Ирвин.
-
Недавно ушла. Видать, ей уже кто-то растрепал, пока ты шёл.
-
Понятно. Спасибо, Рич, - вяло поблагодарил его Ирвин
Ричи
ушёл относить бумаги. Рабочий день заканчивался. Ирвин решил не ждать друга,
тем более что надо было зайти к Кимберли и поговорить, если это ещё возможно.
Сухой осенний вечер был спокоен. Выходя из
здания, Ирвин поднял воротник пальто, чтобы скрыться от холодных порывов ветра,
но в этом не было надобности. Погода с утра изменилась и уже не была так сурова
к жителям мегаполиса. Листва не шевелилась и красиво лежала на тротуарах.
Лёгкая прохладца только добавляла вечеру изящности. Давно Ирвин не помнил таких
спокойных и приятных вечеров. Бежать никуда не хотелось, хотя если бы он шёл
очень медленно, то рисковал бы уже не застать Кимберли дома – та собиралась
пойти на ночь к подруге, как против этого не протестовал Ирвин. Но теперь он понимал,
что лишился права голоса в жизни этой девушки. Понимал, и не был на неё зол.
Дойдя до того дома, где жила Кимберли Ирвин
решил покурить. Он увидел, что свет в её окне ещё горит. Скорее всего, она уже
собирается. Глядя то на окно, то на часы, то на тлеющую сигарету, Ирвин
подбирал нужные слова. Но они упорно не хотели идти.
- Что я могу ей сказать? Ведь она меня
предупреждала.
Окурок
обжёг пальцы задумавшегося Ирвина и тот словно очнулся.
В дверь Кимберли постучали.
- Кто это? – спросила девушка, которая только
что вышла из ванны.
- Ирвин, - донёсся из-за двери грустный голос.
Кимберли
ответила «Войди», но перед этим она помедлила дать ему разрешение. Эта пауза
была ужасна для Ирвина. Он начал думать, что она просто уйдёт вглубь комнаты, проигнорировав
его визит. Однако Кимберли тоже было сложно заканчивать всё таким способом и
оставлять у Ирвина горькое послевкусие. Она его впустила, и он зашёл медленно,
стараясь не глядеть на неё первое время. Но когда замок двери громко щёлкнул,
мужчине пришлось поднять свои глаза, в которых Кимберли разглядела так хорошо
знакомую ей неуверенность.
-
Ты уже ушла, когда я вернулся от директора, и мы не успели с тобой поговорить
о…
-
Согласись, там не место для таких разговоров, - перебила его Кимберли. – Хотя,
- продолжила она, поглядывая на настенные часы, - мы с тобой уже всё это
обсуждали, Ирвин. Осталось только поставить точку.
-
Я понимаю, Ким. Прости меня.
-
Нет, Ирвин! – воскликнула девушка и оттащила его от двери глубже в коридор, -
Хоть сейчас не извиняйся! Я слышала от тебя столько извинений…но изменить мы
ничего не смогли. Ты не смог…
-
Мне сложно не извиняться, когда я осознаю свою вину. Привычка с детства.
-
В наше время она уже ни к чему. Но, за это я тебя и люблю. Ты очень чуткий,
Ирвин. Единственный, кто ценил во мне человека.
Она
чуть было не положила руки на его плечи, но вовремя сдержалась.
- Ну, почему! - вдруг начала негодовать она.
- Почему ты такой?! Неужели тебе сложно
было как-то объяснить ситуацию директору, свалить вину на кого-то другого!
Ведь, в сущности, это плёвый просчёт, Ирв! Почему даже под страхом потерять
любимого человека ты не смог измениться?
-
Это же был мой просчёт.
-
Хорошо. Твой. Но ты даже не попытался оправдаться! Ничего не сказал директору!
Просто принял увольнение как должное и всё! Как и шесть увольнений до этого…
-
Мне тоже тяжело, Ким. Посмотри, сегодня чудесный вечер. Давно ли такие были?
Давай не будем больше поднимать этих тем. Я же пришёл не за этим.
-
А зачем же?
-
Попрощаться, поставить точку…Ты сама это сказала.
-
Ах, да. Ты опять принимаешь всё как данность и не хочешь попытаться что-то
изменить!
-
Ты так решила, - Ирвин опустил глаза и сказал почти неслышно для неё, - Я люблю
тебя.
-
И я, Ирвин. Не обижайся на меня.
На
сей раз она не выдержала и положила руки ему на плечи. Он почувствовал на себе
её лёгкость. Нежный запах молочного миндаля струился от её свежего тела.
-
Разреши поцеловать тебя. Я не хочу уносить от тебя горькие воспоминания.
-
Всё равно ты будешь печалиться, Ирвин, я знаю.
Пока не разлюбишь.
Он
аккуратно поцеловал её в щёку, но постарался, чтобы его губы коснулись лица как
можно ближе к её устам. После этого Ирвин быстро вышел, так как не хотел больше
мучить Кимберли своим унылым присутствием. А на улице вечер был всё таким же.
Его нисколько не волновали те судьбы, которые строятся или разбиваются в данный
момент. Выйдя из подъезда, Ирвин отправился в сторону метро.
Путь Ирвина домой лежал через четыре станции
метро, которые, однако, были на почтительном расстоянии друг от друга. Несмотря
на замечательный вечер, Ирвину не хотелось идти пешком мимо знакомых
магазинчиков, в которые они раньше частенько заходили с Кимберли, мимо
различных аллеек, по которым они раньше вместе гуляли. Спрятаться на время под
землёй от грызущих воспоминаний казалось довольно заманчивым.
Ирвин спустился в метро. Пёстрый, но в тоже
время странно однообразный людской поток безудержно нёсся от входов и выходов к
составам поездов. Поезда, в свою очередь, словно конвейерная лента, увозили
отработанный за пятидневный цикл, материал. В толпе Ирвин почувствовал себя
легче. Он почувствовал свою долю участия в этой процессии.
Подошедший состав был почти пустым. Ирвин
занял свободное место около самых дверей и почувствовал приятную
расслабленность, которая пробежала от шеи до ног. Чувство напряжения, боли в
спине и ногах на время отступили. После того как поезд тронулся, Ирвина начала
поглощать дремота. Нарастающий шум только успокаивал его воспалённое сознание.
Ирвин проснулся от того, что услышал
довольно громкий мужской голос. Поезд стоял на станции, поэтому слова звучали
звонко и отчётливо. Когда пелена дремоты сошла, и глаза открылись шире, Ирвин
увидел перед собой низенького мужичка в тёмной кожаной куртке. Доставая что-то из пакета, он говорил, а
точнее обращался к пассажирам вагона за финансовой помощью для своего больного
ребёнка, которому нужна была операция.
-
Ребёнок очень серьёзно болен! – услышал Ирвин, когда уже полностью сбросил с
себя сонливость, - У него…, - продолжил, было, мужичок, но его голос съел шум
вновь несущегося по путям поезда.
Почти
все основные слова Ирвин так же не расслышал. Его охватила тревога. Пока
мужичок стоял на месте и объяснял суть проблемы, которую уже почти не было
слышно, сидящего Ирвина всего затрясло изнутри. То, что он видел сейчас, не
было какой-то из ряда вон выходящей ситуацией для огромного мегаполиса, в
котором не всем нашлось место в жизни, и не всем достался кусок сладкого
пирога. Ранее никогда не задумывавшийся на эту тему Ирвин, не знал, как
поступить. Вероятность того, что этот мужичок – проходимец и лентяй была очень
высока и это всем общеизвестно. Но сегодня, именно сегодня, когда Ирвин
почувствовал то, что стал гораздо ближе к низам общества, нежели к его середине,
в его сознание закралось гложущее сомнение. Безропотно отвергающий бога все эти
годы Ирвин вдруг вспоминал то, чему его наставляли пасторы в церкви, когда он
туда ещё ходил. В голове вдруг всплыли картины из детства, когда родители
рассказывали маленькому мальчику о том, что Христос может придти к каждому из
нас под различными одеждами, в различном качестве и свойстве: то бездомной и
голодной побитой дворняжкой, то усталым странником, то бедной одинокой матерью.
Все эти нравоучения как-то стёрлись и забылись, когда Ирвин вступал в новую
жизнь и не всплывали даже тогда, когда его уволили пятый раз – спасательным
кругом тогда оказалась Кимберли. Сейчас что-то обострилось внутри у Ирвина. Он
стал смотреть на этого мужичка и хотел понять: бог ли испытывает его душу или
же дьявол хитро искушает. В кармане Ирвина лежало немного денег, которые он мог
позволить себе отдать просящему, но холод, исходящий от сидящих рядом
людей, которые даже не смотрели на
мужичка, остановил его. Борьба в голове Ирвина закончилась тем, что он решил не
давать денег на лечение ребёнка. Это заставило его потупить взор, который
потянула вниз боязнь увидеть глаза просящего.
Когда мужичок, получивший только одну
бумажку от пожилой женщины, перешёл в другой вагон, Ирвин вздохнул полной грудью, словно был под водой
и задерживал дыхание. Но это мимолётное облегчение сменилось тем, что совесть
(скорее всего это была она) снова стала мучить молодого человека. Он укорял
себя за то, что внял этой холодности граждан мегаполиса и не помог человеку. На
душе стало противно. Ему казалось, что это был знак того, что он окончательно
превратился в одного из них – в солдата из армии бездушных автоматов, которых волновал только
строго запрограммированный ряд жизненных вопросов. Всё это наложилось на и без
того тонкую душевную организацию Ирвина. Его стеснительность, постоянное
смущение, неуверенность, которые не давали
нормально работать, спокойно жить, общаться с множеством знакомых людей
ушли на второй план, и вперёд выступил эгоизм, который раньше Ирвин никогда не
замечал, думая, что он не такой. Это и мешало ему жить, и было корнем всех его
бед, как казалось ему. Раньше Ирвину был
уверен в том, что он не подходит для этой жизни из-за того, что не обладает тем
хищным нравом, который должен быть у обычного жителя большого города.
Спокойствие, смирение и обострённое чувство справедливости всегда ставили ему в
упрёк. Сейчас молодой человек понял, что мегаполис внёс в его личность
серьёзные коррективы.
Секундное желание как-то искупить свою вину
перед богом сменилось вновь подступившим сном. Глаза вновь начали закрываться.
Силуэты сидевших напротив людей словно растворялись в темноте. Но на этот
раз заснуть Ирвину уже не удалось.
Вагон поезда был серьёзно заполнен людьми.
Сидящие отстраненно блаженствовали. Входящие люди жадно пытались отыскать хотя
бы одно пустое место, чтобы дать передохнуть ужасно уставшему телу. Среди
прочих, в вагон зашла тучная женщина в возрасте. В руках у неё было два больших
пакета. Её лицо было раскрасневшимся от перенапряжения. Ирвин подумал о том,
что стоит уступить этой женщине своё место и уже порывался встать, но людской
поток, который ещё не до конца влился в вагон поезда, смыл её в сторону от того
места, где сидел Ирвин. На следующей станции молодому человеку нужно было
выходить. Даже шум метро не смог заглушить тяжелого дыхания этой женщины,
которая еле дотягиваясь до поручня, стояла, держа два своих пакета в одной
руке. Чувство вины в Ирвине уже отчётливо шкрябало его нежную душу.
Поезд остановился, и женский голос произнёс
название станции. Ирвин резко опомнился, и случайно толкнув пару человек,
выскочил из вагона и медленно направился к эскалатору. Молодой человек не
разглядывал станцию метро, как обычно. Он не обращал внимания почти ни на что:
поднялся по эскалатору и передвигался дальше как-то автоматически. В чувство
его привело то, что впереди себя он увидел ту самую женщину, которой не смог
уступить место. Несмотря на сумки в руках и свою комплекцию, она шла гораздо
быстрее Ирвина.
Впереди были тяжёлые двери метрополитена.
Открыть их и удержать, для того, чтобы они не покалечили идущего следом
человека, стоило, обычно, приличных усилий. Женщине никто и не думал как-то
помочь. Мужчина, шедший впереди неё, бесцеремонно толкнул дверь и не придержал
её за собой. Она чуть не сбила с ног женщину с пакетами, которая всё-таки
приняла удар на руку и открыла дверь, для того, чтобы пройти. Ирвин с
негодованием наблюдал за этой картиной. В душе он проклинал остолопа, который
чуть не убил женщину. Но потом, Ирвин задумался над тем, что у него была
возможность подскочить к двери и придержать её для проходящей женщины и это,
безусловно, облегчило бы её участь. Но он этого не сделал и был готов убить
себя прямо на этом месте.
После того, как Ирвин вышел из метро, до него вдруг донеслись удивительные звуки.
Удивительные, потому что молодой человек никогда таких не слышал. Забавные
звучание(как казалось Ирвину) было в то же времяя довольно грустным. Мелодия
эта разливалась, очевидно, по всей серой улице, но Ирвин не видел источника её
звучания. Сначала ему показалось, что
музыка играла из открытого окна. Но совсем скоро Ирвин увидел, что мелодия
исходила от улыбающегося мужчины, который играл на каком-то странном
инструменте. Ирвин никогда не слышал тальянку. Очевидно, мужчина игравшей на
ней, стоя на тротуаре у стены здания, был русским бог весть какими судьбами
занесённым в эти «свободолюбивые края». Но Ирвин этого не знал.
Светлое полупальто до колен, жёлтые брюки и
папироса во рту придавали ему экстравагантности на фоне потемневшего от копоти
и грязи квартала. Он лихо работал руками, извлекая звуки из своего причудливого
инструмента, который совершенно не привлекал никого из проходящих по улице.
Порою, монеты падали в его кепи, сиротливо лежавшее на тротуаре, но люди кидали
их туда, скорее, из жалости к наивному русскому беглецу. Однако мужчина часто
улыбался, и было видно, что игра доставляет ему удовольствие. Когда же он
переходил на грустные мелодии, то брови его изображали театральную грусть.
Ирвин замедлил шаг и почти остановился. И
весёлые и грустные мелодии, которые издавал этот инструмент, что-то задели в
молодом человеке. Ирвин ощущал в себе переливы палитры чувств и настроений,
которые неожиданно всплыли из его загнанной в угол души. Но за этими впечатлениями,
Ирвину подумалось, что глупо кидать деньги счастливому человеку, и прошёл мимо
в задумчивости, сопровождаемый игрой диковинного инструмента.
Стоя на светофоре, Ирвин осознал, что
мелодия уже не звучит. Он ушёл уже довольно далеко.
«Почему
я не положил ему денег?!», - завопил про себя Ирвин, - «Ведь этому малому,
скорее всего, негде жить и у него скудное питание!». Но оправдания в виде «шарлатанства»,
«жульничества» и много чего другого старательно пытались заглушить его
воспалённую совесть.
Нищая бабушка, сидевшая на коленях около
телефонной будки, и что-то бубнившая, заставила Ирвина содрогнуться и страх,
дикий страх обуял молодого человека. Ему стало страшно, что всё в нём лопнет,
если он не подаст нищенке денег. Без раздумий Ирвин вытащил всё, что у него
было в кармане, и опустил на материю, в которой лежало несколько жалких монет.
Молящаяся, судя по всему, бабушка перестала бубнить, когда увидела какая сумма
опустилась к её коленям. Ирвин не оглядывался и ускорил шаг, чтобы быстрее
отойти подальше. Бабушка, глядя в след человеку, который подал ей за раз
недельную выручку, прочитала какую-то молитву и прослезилась.
В церкви святого Антония почти никогда не
бывало много народу. Эта церковь была не так привлекательна с точки зрения
архитектуры, была моложе своих собратьев, но отец Мартино был доволен тем, что
люди, пусть и не в большом количестве, приходили в церковь, молились богу,
исповедовались в своих прегрешениях. Отец Мартино считал своим долгом не просто
выслушать человека и формально отпустить ему грехи, но понять каждого, кто
исповедуется, корень его греха и дать важный и нужный совет. За это его и
любили немногочисленные прихожане церкви святого Антония.
Ирвин зашёл в церковь, словно чего-то
опасаясь. После того, что с ним случилось, он очень нуждался в помощи и
единственным местом, где его действительно могли принять и где каждая грешная
душа находит умиротворение, была церковь. Ирвин не был в церкви очень давно, а
в этой церквушке он не был ни разу. Отец Мартино сразу заметил Ирвина, так как
никого уже не было, и звук открывающейся двери тут же привлёк внимание
священника. Но он решил не подходить сразу же к вошедшему молодому человеку, а
стал наблюдать за ним из-за лестницы. Молодой
человек неуверенно продвигался вглубь церкви и осматривал её. Дойдя до середины
церкви, он сел и закрыл глаза. Отец Мартино подумал, что молодой человек
молится и через какое-то время откроет глаза. Но он ошибся. Молодой человек как
будто заснул. Тогда священник решил подойти к нему и начать беседу.
Ирвин тут же открыл глаза, когда
почувствовал на себе тень священника.
-
Мне кажется, сын мой,- начал отец Мартино, - что вы не часто посещаете церковь.
-
Вы правы, отец. Я очень давно не был в церкви. Последний раз ещё в детстве.
Отец
Мартино понял, что раз в церковь пришла заблудшая душа, то разговор будет
глубоким.
-
Что вас привело сюда?
-
Я не знаю, как вам сказать, - начал Ирвин своё объяснение, - мне кажется, что
привела совесть.
Отец
Мартино слегка задумался и спросил:
-
Вы хотите исповедаться, сын мой?
-
Не знаю, отец. Не знаю. Больше да чем нет, но сомневаюсь что смогу.
-
Расскажите, что случилось, почему ваша совесть вдруг привела вас сюда и что,
как вы думаете, вы сделали неправильно.
Ирвин
стал собирать обрывки своих чувств и ощущений от сегодняшнего дня.
-
Моя совесть обострилась во мне тогда, когда я несколько раз не помог людям,
которым мог помочь. Каждый раз меня одолевали сомнения, действительно ли
человек нуждается, не обманщик ли он. И только потом, когда в душе моей
проснулся чуть ли не страх, я подал милостыню молящейся на коленях старушке.
Священник
был удивлён, но не показал этого молодому человеку и честно сказал:
-
Редко люди приходят к Богу, осознавая то, что не помогают ближнему своему. Я не
имею в виду родственников или коллег по работе. Ведь ближний, это каждый, кто
обращает к тебе просьбу о помощи. Насчёт тех сомнений, сын мой, которые тебя
одолевали, скажу одно. Они от злого духа. Сложно не задумываться об обмане,
когда он процветает в нашем грешном мире, но ты должен уповать на Господа
нашего, ведь если тот, кому ты помог материально, окажется нечист душою, то
материальные блага эти не принесут ему пользы, а может быть даже и воздадутся
тебе сторицею за то, что ты не прошёл мимо просящего.
-
Но как мне быть теперь, отец?
-
Покайся в своём прегрешении.
-
И всё?
-
Ты думаешь, это так просто, сын мой? – удивился отец Мартино. - Покаяться – не
значит просто назвать свой грех на исповеди, и даже не значит просто осознать
свой грех. Если ты каешься в грехе,
впредь, после того как он будет тебе
прощён, ты должен делать всё, чтобы не совершать его.
-
Но почему же даже верующие люди грешат постоянно и после исповеди и …и после…
-
Причастия?
-
Да.
-
Человек слаб,- вздохнул отец Мартино,- Особенно сейчас, когда соблазны окружают
человека плотным кольцом.
-
Но даже если я покаюсь, ведь те люди,
которым я уже не помог, возможно, очень серьёзно пострадали.
-
В мире миллиарды людей нуждаются в различной помощи. Не думай, что помощь это
обязательно материальное благо, которое мы жертвуем другому.
-
А именно они? Вдруг умрёт ребёнок у
этого мужичка, которому я не дал денег на операцию? Вдруг эта женщина умрёт от
того, что испытывает такие нагрузки на сердце? Вдруг этого уличного музыканта
выгонят из комнаты, которую он снимает или его убьют из-за еды?
-
Ты должен в этом покаяться.
-
Но, ведь это не восполнит им того, что я им не пожертвовал.
-
Бог благ. Всё будет так, как угодно Ему. И пойми, сын мой. Если ты хочешь
полностью пожертвовать себя людям, отдавая каждому просящему по максимуму, то
ты должен быть готов к тому, что сам останешься ни с чем. А это уже подвиг,
который не по силам многим нынешним людям в этом хищническом мире.
-
«Либо ты становишься отшельником и посвящаешь свою жизнь помощи другим либо ты
лицемер, который, живя для себя, успокаивает свою совесть жалкой подачкой нищим»,
- стал размышлять Ирвин вслух.
-
Ты не прав, сын мой. Если так думать, то никто никому вовсе помогать не будет.
-
Может быть. Но ведь итак никто никому почти ни в чём не помогает. Только из
корысти из жалости или из других низменных чувств. Я отдал старушке свои деньги
только после того, как чуть не умер от непонятного страха! До этого я был таким же как и все.
-
Есть различные организации, благотворительные фонды необязательно связанные с
церковью, которые помогают нуждающимся во всём мире.
-
Но мир этот всё равно наполнен нуждающимися нищими и горстками богатых
обманщиков.
-
Богатые тоже часто устраивают фонды и отправляют значительную часть средств на
благотворительность.
-
О, отец! – воскликнул Ирвин, - Я видел такие фонды и в работе одного даже
участвовал! Какое там лицемерие царит!
Эти успешные люди в дорогих костюмах гордятся тем, что помогли сотням голодным
детей, хотя, в сущности, они кинули им кости с господского стола. А какие вещи
они говорят на благотворительных вечерах! Прямо называют всех страждущих
оборванцами или лишними людьми! Лишними, отец, представляете?!
Отец
Мартино сел на лавочку рядом с Ирвином.
-
С такими помыслами их душа не спасётся, - как-то робко сказал священник.
-
А ведь некоторые из них и исповедаются и причащаются.
-
Бог видит их обман.
-
Мне кажется, порой, что они воруют у людей в тысячи раз больше, чем отдают
потом на благотворительность и помощь.
-
Не пускайся во осуждение, сын мой.
-
Простите меня, отец. Я не знаю, откуда в моей голове такие рассуждения.
«От
злого духа», - вновь хотел произнести отец Мартино, но не решился принимать
грех на душу и врать молодому человеку.
-
Надо любить ближнего своего, сын мой. Бог есть любовь.
-
Как жаль, отец, что миллионы христиан этого не осознают!
Ирвин
встал, и отец Мартино спросил его:
-
Вы уходите?
-
Да. Простите, отец. Мне кажется, что я
не готов к покаянию, хотя на душе у меня тяжело.
-
Иди с миром домой. Дай тебе Бог получить
какую-нибудь путеводную звезду.
-
Спасибо, отец.
-
Не благодари меня. Благодари Господа.
Ирвин
вышел из церкви и закурил. Он чувствовал, что ему несколько полегчало. В его
мыслях было больше порядка. Но как быть и что делать Ирвин не знал. Он стал
смотреть на дома, стоящие вдоль асфальтовых рек и притоков, на плывущие по ним
людей и автомобили. Ирвин возненавидел этот город, а вместе с ним и другие
такие же города по всему миру.
Ирвин бродил по городу и ужасался. Он не
понимал, как тут можно жить. Ему казалось, что все и каждый в этом мегаполисе
лицемерны и низки. Из-за своей беспомощности лицемером и жалким паразитом
считал он и самого себя.
В квартире Кимберли противно затрезвонил
телефон. Девушка, читавшая книгу, слегка вздрогнула. «Ирвин?», - пронеслось
где-то около сердца. Закрыв книгу и встав с дивана, она подошла к аппарату и
сняла трубку.
-
Да? Я слушаю.
-
Ким! – раздался обиженный голос Виктории, - Почему ты ещё дома? Мы же с тобой
договорились!
Кимберли
посмотрела на часы и увидела, что она должна была быть у Виктории час назад.
-
Прости, Вики. Не знаю что со мной. После ванной испортилось самочувствие.
-
Что с тобой?
-
Я не понимаю пока. Слабость как будто. Наверное, я простыла.
-
Бедняжка, - жалобно протянула в трубке Виктории, - позвонила бы и предупредила!
Я тут переживаю, жду!
-
Извини меня, Вики.
-
Да я всё понимаю, сестрёнка. Ты мне лучше скажи, бросила ли ты своего
неудачника?
-
Не гово… А, да. Он опять облажался с работой.
-
Я не сомневалась! Давно пора было выкинуть на помойку эту сентиментальную
развалину! Ты помнишь Джейкоба Сафферти? М?
Кимберли
задумалась.
- Нуу! Этот тот банкир с милой мордашкой!
-
Ах, да. Конечно, помню.
-
Хочет с тобой познакомиться. Захваливает тебя
каждый раз, как пересекаюсь с ним!
Конечно,
по телефону не было видно улыбки Виктории, но Кимберли слышала её. Только вот
сама Кимберли почему-то нисколько не обрадовалась интересу со стороны Джейкоба
Сафферти.
-
Надо же? Он славный малый, да…
-
Ты действительно больна, Ким. С тобой невозможно сейчас разговаривать на
серьёзные темы! Выздоравливай быстрей, сестрёнка, и сразу позвони мне, как будешь
готова.
-
Непременно, Вики. Спасибо за беспокойство, - ласково попрощалась Кимберли.
Когда
девушка положила трубку, то поймала себя на мысли, что где-то в глубине она
переживает за Ирвина.
-
Ушёл без борьбы. «Я так решила»! Мало ли что я решила?! Ну почему, почему ты
такой хороший, Ирвин! Ещё этот Джейкоб!
Такие Джейкобы обычно отпускают девушку только после десятка пощёчин. Ирвин…
Эти
обрывки, которые Кимберли произносила вслух, дополнялись ещё кучей дум и
переживаний, которые полились словно гной из лопнувшего нарыва. Из глаз
Кимберли потекли слёзы. Ужасные догадки стали закрадываться в мысли плачущей
девушки. Ей казалось, что Ирвин уже висит под потолком. Холодный и
безжизненный. Или лежит на железнодорожных путях, разрезанный ужасающим
локомотивом. Все эти картины разом нахлынули и не давали покоя Кимберли.
-
Что я наделала, дура! Как мне вообще пришло в голову порвать с ним из-за этой
чёртовой работы!
Она
вспоминала тот холодный вечер, когда у них с Ирвином состоялся серьёзный
разговор. Она отчитывала его как школьника, еле удерживаясь от очевидных
унижений, а в конце поставила ультиматум:
-
Если тебя уволят на этот раз, то мы с тобой расстанемся, Ирв. Мне не нужен
такой человек, который не может заработать денег и проявить твёрдость и
стойкость когда нужно. Ты слышишь, Ирвин! Я брошу тебя, если ты не
изменишься!!!
Эти
воспоминания ужаснули её. Она выключила свет и расплакалсь.
Длившаяся почти три часа прогулка по парку, в
который случайно забрёл Ирвин, немножко освежила его и даже как будто
успокоила. Но идти домой молодой человек не хотел. Он отправился дальше
кочевать по улицам.
В незнакомом квартале, который Ирвин посещал
крайне редко, вдруг раздался лёгкий крик, переходящий в хрипенье. Улицы были
пустынны. Только иногда проносились мимо редкие автомобильные монстры. Ирвин
долгое время не мог понять, откуда исходит странный звук, но пытаясь вслушаться
и найти источник, зашёл в переулок. Всматриваясь в темноту, за крыльцом заднего
входа какого-то краснокирпичного здания он вдруг заметил еле ворочающиеся ноги
и услышал тот самый хрип. Ирвин медленно подошёл и увидел лежащую на животе
человеческую фигуру из под которой медленно текла кровь. Молодой человек
аккуратно перевернул раненого и увидел
перед собой умирающее лицо отца Мартино. Тёмная сутана священника была
пропитана кровью на правом боку. Рядом, около мусорного контейнера, Ирвин
заметил окровавленный нож.
-
Сын мой! – тихо прохрипел отец Мартино.
-
Что случилось, отец?
-
У меня не было денег. Просто не было
денег. Оказывается, в нашем мире это наказуемо.
Ирвин
понимал, что медлить нельзя и священник умирает. Он вскочил и выбежал на
проезжую часть, чтобы поймать автомобиль. Его чуть не сбил белый «Кадиллак
Девиль».
-
А-а, мать твою! – начал кричать выходящий из автомобиля водитель, - Если тебе
жить надоело – иди и кинься в реку!
Ирвин
подбежал к нему и стал объяснять:
-
Прошу вас, помогите! Там в переулке умирает человек. Он истекает кровью! Ему
срочно нужно в больницу!
Растерявшийся
водитель тут же подошёл к задней двери автомобиля, постучал в стекло и сказал:
-
Мистер Сафферти, этот парень говорит, что в переулке человек умирает и ему
нужен доктор.
Стекло
«Кадиллака» медленно опустилось, и клуб табачного дыма вылетел на свежий
воздух.
- Мне плевать, Стив. Я и так уже опаздываю в
казино. Не успел переодеться после банка! А этот Аронсон наверняка выпил уже
всё мартини в баре! Садись за руль и поехали!
Водитель
злобно посмотрел на мистера Сафферти, но выпрямился и собирался сесть за руль,
но его оттолкнул обезумевший Ирвин.
-
Ах, ты, мразь! – кричал в гневе Ирвин и стал колотить по крыше, - Там человек
умирает, а ты переодеться не успел, скотина!
Ирвин
начал с остервенением бить ногой по двери автомобиля. После пятого удара его за воротник схватила
рука мистера Сафферти и Ирвин успел
разглядеть на ней золотой перстень с чёрным аметистом. Он поднял голову и
увидел, что молодой банкир держит в руке револьвер.
Раздался громкий выстрел, и тело Ирвина
упало на проезжую часть.
-
Ч…ч…что вы… - пытался что-то сказать водитель.
-
За руль, мигом! – заорал мистер Сафферти.
Шокированный
водитель запрыгнул в «Кадиллак» и автомобиль резко сорвался с места. Труп
Ирвина лежал на дороге, и кровь из головы мгновенно растекалась вокруг него.
Священник, лежавший в переулке, чувствовал,
как жизнь его покидает. После того как он услышал выстрел, веки его стали так
тяжелы, что он больше не смог их открыть и красные искры быстро заметались на
тёмном фоне.
-
Прими его, Отче, - прошептал отец Мартино и перестал дышать.
Резко проснувшаяся Кимберли посмотрела
сквозь полуночный мрак на часы. Была почти
полночь. Вытирая сухие следы от слёз, в которых она заснула, девушка
кинулась к телефону и быстро набрала номер.
-
Только возьми трубку, Ирвин!
Пока
в телефонной трубке лёгкие щелчки набирали номер Ирвина, Кимберли продумывала
слова извинения, которые она скажет своему любимому. Прошло пять…десять минут.
Но длинные телефонные гудки звучали, словно колокол в глубине её души.
.jpg)
